Всем известно, какую огромную роль играют свидетели в судебных делах, в особенности, в уголовных делах. Пока¬зания свидетелей являются в большинстве дел главнейшим, а часто единственным доказательным материалом, подтвер¬ждающим или опровергающим факты, вменяемые в вину обви¬няемому. На свидетельских показаниях часто всецело и исключительно основываются судебные приговоры, они составляют главнейшее орудие, которым оперирует правосу¬дие, от них зависит судьба людей, сидящих на скамье под¬судимых.
На чем основано такое доверие, оказываемое судом неизвестному ему человеку, который стоит пред судейским столом и рассказывает ему о том, что он видел и слышал?
Этому даются различные объяснения. Известный ученый, криминолог Бентам объясняет это тем, что люди, вообще, склонны к спокойному состоянию, а изобретать ложь гораздо затруднительнее, чем говорить правду; поэтому предпола¬гается, что в самой природе человеческой заложена склон¬ность к правдивому, соответствующему действительности, изложению виденного и слышанного. Другие полагают, что свидетели побуждаются к правде присущим большинству людей сознанием, что без правды невозможен нормальный порядок общежития. Третьи объясняют предполагаемую прав¬дивость свидетелей религиозными и моральными соображе¬ниями и боязнью кары небесной или земной. Вообще же, в жизни всякое общение между людьми — рассказ, показание, извещение, донесение, доклад- покоится на той презумпции, что люди, вообще, способны восстановлять пережитую действительность при помощи памяти и что они в боль¬шинстве случаев искренне к тому расположены, другими словами, что они объективны и правдивы.
На том или другом основании - показания свидетелей, по общему правилу, предполагаются достоверными, и поэтому служат законным источником доказательного материала, кото¬рым оперирует правосудие для отыскания истины. Только в двух случаях достоверность свидетельских показаний может быть по закону опорочиваема и оспариваема:
1) когда имеется налицо явная недобросовестность свидетеля - умышленно лживое показание, вследствие ли побуждений чувства злобы и мести против обвиняемого, или вследствие преступного ожидания выгоды от исхода про¬цесса, и
2) когда у свидетеля имеются какие-либо органические дефекты или болезненное состояние, лишающие его возмож¬ности говорить правду, вследствие его неспособности нор¬мально воспринимать впечатления внешнего мира или нор¬мально перерабатывать впечатления в своем мозговом аппа¬рате (напр., слепые, глухие, страдающие дальтонизмом, т. е. неспособностью различать цвета, или умалишенные, психи¬чески неуравновешенные, кретины, идиоты, не умеющие объективно ориентироваться в окружающем, неспособные различать мир действительности и мир их болезненной фантазии). За этими исключениями, всякое показание свиде¬теля нормально, по предписанию закона, должно прини¬маться Судом, как законное доказательство, в подтверждение или в опровержение фактов, лежащих в основе судебных приговоров.
В этом спокойном, доверчивом отношении к показаниям свидетелей правосудие пребывало в течение многих веков. Но вот в конце XIX ст. это доверие было поколеблено. Наблюдениями и опытами представителей экспериментальной психологии было обнаружено, что люди часто видят и слышат то, чего вовсе не было в действительности, и не видят и не слышат того, что было в действительности; оказы¬вается, что из потока впечатлений, воспринимаемых каждым из нас из внешнего мира, многое вовсе не попадает в сферу нашего сознания или отпечатлевается в мозговом аппарате с недостаточною точностью и отчетливостью, или переплетается с продуктами воображения и воли и дает сознанию неверные представления, обусловливающие собою ложные умозаклю¬чения и причудливые иллюзии. Произведенные этом напра¬влении опыты дали поразительные результаты, свидетель¬ствующие о несовершенстве человеческих способностей, как источника и средства воспроизведения прошлой действи¬тельности, и о многочисленных и разнообразных ошибках в показаниях свидетелей, в которых часто содержится бессо-знательное и невольное извращение этой действительности; между тем, цель свидетельского показания заключается именно и единственно в воспроизведении, путем воспо¬минания, виденного и воспринятого в прошлом.
Таким образом, обнаруживается, что, кроме умышленной лжи, обусловливаемой недобросовестностью свидетеля, или лжи патологической, обусловливаемой физическими или психическими недостатками, существует еще „ложь добро¬совестная“, „нормальная“, которой вовсе не подозревают сами свидетели, искренно уверенные в том, что они показы¬вают правду, - ложь бессознательная, которая, по выражению одного из наших писателей, „лжет истиной“. Имеется, стало быть, пред лицом правосудия, «правдивая ложь» или «лживая правда».
Этими наблюдениями была выдвинута проблема, оди¬наково интересная для психологов и для юристов, и заклю¬чающаяся в вопросе: в какой мере среднее показание нормального, непредубежденного, добросовестного свидетеля можно считать верным воспроизведением объективного факта?
II
Сомнения в безусловной достоверности свидетельских показаний возникали не раз в судебной практике при обнаруживавшихся судебных ошибках. Один старый французский судья, видавший на своем веку много свидетелей и знавший не мало судебных ошибок, выразил эти сомнения в шутливой форме, сказав: „если бы меня обвинили в краже башен с церкви Nôtre-Dame, я первым делом постарался бы скрыться". Известны многочисленные исторические процессы (как напр., знаменитое дело Калласа, который был осужден и четвертован, впоследствии же, благо¬даря могущественным усилиям Вольтера, был реабилити¬рован), которые убеждают в том, что судебные ошибки, основанные на показаниях добросовестно заблуждающихся свидетелей, стары, как сам суд. Также в художественной литературе встречается не мало примеров, показывающих, как, вследствие цепи случайностей, может совершенно изме¬ниться в представлениях и воспоминаниях очевидцев-свидетелей объективная обстановка и причинная связь фактов. Вспомним подробно описанное Достоевским в «Братьях Кара¬мазовых» судебное дело по обвинению Дмитрия Карамазова в убийстве отца, или замечательный рассказ Анатоля Франса «Кренкебиль», в котором излагается простая история—как уличный продавец овощей Кренкебиль был привлечен к суду по обвинению в оскорблении полицейского и как на суде свидетели, к величайшему изумлению обвиняемого, в своих показаниях об обстоятельствах уличного инцидента, случайными очевидцами которого они были, видели и слышали то, чего в действительности совершенно не было. То же замечаем в исторических мемуарах, хрониках, воспоминаниях, в которых один и тот же факт излагается очевидцами самым разноречивым и даже противоречивым образом.
Богатый материал психологических наблюдений в обла¬сти судебной имеется у английских исследователей. Еще Бентам в своем исследовании о судебных доказательствах (1827 г.) подверг вопрос о психологических или, как он называет их, интеллектуальных основаниях ошибочности свидетельских показаний, основательному рассмотрению. С тех пор проблема эта составляла предмет исследования английской науки и вызывала значительный интерес у английских судебных деятелей. «Мы часто ошибаемся, - говорит судья, лорд Поллок, - даже в том, что, как нам кажется, мы видим; и еще чаще мы ошибаемся в том, что, как нам кажется, мы слышим. Но и помимо того, что все чувства наши сплошь и рядом обманывают нас, надлежащее истол¬кование всего воспринятого через их посредство предста¬вляет собою задачу далеко не легкую, требующую часто от наблюдателя специальных познаний. Так, напр., вопрос о расстоянии является одним из обычных, с которым обра¬щаются на суде к свидетелям; а между тем редко кто спо¬собен мало-мальски точно определить на глаз расстояние: для этого необходим навык, который дают лишь немногие специальные знания».
Также известный австрийский криминалист Ганс Гросс в его «Руководстве для судебных следователей», вышедшем в 1893 г., и в «Криминальной психологии», вышедшей в 1898 г., трактуя о допросе правдивого свидетеля, указы¬вает на то, что «уже из повседневной жизни нам известно, что люди различно воспринимают обычнейшие происшествия, различно сохраняют их в памяти и различно передают их... Почти в каждом случае поражаешься, как различно каждый свидетель передает обстоятельство дела, не обнаруживая при этом ни малейшего колебания».
Таких указаний в юридической и психологической лите¬ратуре имеется не мало. Но эти отдельные указания и факты не имели значения, потому что не были приведены в науч¬ную систему. Лишь в последнее десятилетие XIX в., со¬вместными усилиями психологов и криминалистов, был научно изучен механизм свидетельских показаний, как средства изображения прошлой действительности и как орудия суда для выяснения истины.
В конце XIX в. возникла новая, основанная на опыте и наблюдении, наука - экспериментальная психология, которая обогатилась, на основании живого психологического мате¬риала, новыми научными открытиями и многими выводами. Криминалисты не замедлили использовать эти эксперимен¬тальные данные, содержавшиеся в специальных трудах психологов, для изучения вопросов, интересующих кримина¬листику, присоединив еще сюда обширный материал, взятый из судебного опыта.
Таким образом, юридический мир неожиданно получил научную помощь от представителя науки психологии.